Я не знаю, что из себя представляет Павел Дуров как человек и как менеджер, уж очень субъективны все высказывания.
Но я понимаю, что арест Дурова связан с одной из самых важных проблем нашего и — убеждена — будущего времени.
Извините за банальность — речь идёт о свободе слова.
Когда арестовали Ассанжа, то одни воспевали его как героя-освободителя, а другие осуждали, как человека, из-за которого жизни невинных людей оказались в опасности.
Когда произошел ужас с Charlie Hebdo — то одни говорили о том, что журналисты издания погибли на передовой, защищая свободу слова и совести, а другие — что они были просто выпендрежниками, зачем-то издевающимися над тем, что дорого миллионам людей.
Когда компания Apple отказалась предоставить ФБР пароли для расшифровки переписки террористов, то по сути дела тот же самый вопрос повернулся к нам другой стороной — что важнее: полная свобода или безопасность?
Сегодня французские власти обвиняют Дурова в том, что он не пресекал в Телеграме переписку, связанную с терроризмом и торговлей наркотиками и не дает к ним доступа. А радикальная российская оппозиция — в том, что он не блокирует Z-каналы.
Я читаю все это и с ужасом понимаю, что и здесь не могу выработать чёткую позицию — а это похуже, чем с моим отношением лично к Павлу Дурову.
Уже почти триста лет назад Томас Гоббс подарил нам идею общественного договора — теорию о том, что государство возникло в тот момент, когда люди устали от "войны всех против всех", господствовавшей в обществе, где все находились во власти "естественных страстей". В результате люди отказались от части своих свобод ради того, чтобы "Левиафан" — государство — обеспечило им безопасность.
Хорошая мысль, вообще-то, — но с тех пор никому не удалось чётко и определённо решить, как велика должна быть эта самая ЧАСТЬ свобод. Многие считают, что, отказавшись от хотя бы малой части своих прав, можно легко потерять и все права. Погнавшись за безопасностью, можно уйти от демократии и прийти к диктатуре.
На обложке первого издания "Левиафана" Гоббса был изображен огромный великан, состоявший из множества человечков, как будто ставших частью этой государственной власти. Сколько шагов надо сделать, чтобы пройти от этого огромного, но, вроде бы, не такого уж страшного "Левиафана" Гоббса до жуткого "Левиафана" Звягинцева?
Отлично, говорю я сама себе: "Да здравствует свобода!" — как прекрасно звучат эти слова, какое сладкое слово я произношу. И тут же ощущаю привкус горечи.
Я хочу, чтобы все писали всё, что угодно, но не хочу, чтобы нас захлестывали волны лжи и пропаганды, ненависти и насилия, чтобы обнародовались чужие тайны, чтобы люди, затравленные в соцсетях, кончали с собой.
Я не хочу, чтобы мою переписку в мессенджерах читал кто угодно, но хочу ли я, чтобы мессенджеры облегчали возможность контактов террористам и наркодельцам?
Как провести границу запретов и разрешений?
В книге Энн Эпплбаум “Autocracy, Inc.”, о которой я недавно писала, есть главка, которая называется “Don’t Fight the Information War — Undermine It”.
Автор приводит много причин, по которым, с ее точки зрения, демократические страны сегодня проигрывают информационную войну, и одна из них — абсолютная неспособность нормально регулировать социальные сети.
И это, наверное, один из самых мощных вызовов сегодняшней демократии. Если мы дальше ограничимся разговорами о неограниченной свободе или о том, что свобода вашего кулака ограничивается свободой моего носа, — то уйдем недалеко.
И что делать? Теория общественного договора явно нуждается в очень сильных уточнениях. И поскорее.
Пока что я рада, что представители Павла Дурова не стали обращаться за помощью к российским властям. Но что бы ни было дальше с Дуровым, общую проблему это не решит.
! Орфография и стилистика автора сохранены
